Следы на мне - Страница 16

Чем, кем и как работаю я, ему было непонятно. Он спросил меня об этом вскоре после нашего знакомства, извинился за вопрос, покраснел и объяснил своё любопытство просто соседскими соображениями.

Я сказал, что работаю в маленьком студенческом театре, делаю спектакли. Выражение его лица показало непонимание, о чём я говорю, и сомнение, мол, не хочешь – не говори. Он вообще относился ко мне немножко снисходительно, как к человеку, который с п р о фе ссией не ра з о бра лс я и в би рюл ьк и иг рае т. Только после того как у нас родилась дочь Наташа, он стал относиться ко мне как к нормальному человеку.

Коля всегда помогал, если мог. Уговаривать его не приходилось. Причём он помогал всем, кто к нему обращался. Сколько он перевёз на своём грузовике мебели, холодильников, пианино и прочих крупных предметов доброй половине жильцов всего нашего дома.

Коля и его семейство жили очень тихо, ложились спать рано, празднеств не устраивали. Прекрасные соседи, лучше не придумаешь.

Не могу ничего подобного сказать про тех соседей, которые проживали снизу и сверху.

С верхним нашим соседом мы познакомились не сразу, а только месяца через два после заселения.

Его попросту не было, и потолок был эти два месяца зоной тишины и спокойствия. Мы знали, нам кто-то сказал, что над нами будет жить участковый милиционер. Мы обрадовались такой информации. Мы решили, что безопасность и надёжность, исходящая от представителя закона, который будет совсем близко и к которому можно будет по-соседски обратиться, – это благо и везение. Какие мы были наивные!

Он появился, и мы сразу об этом узна ли, потому что в ванной комнате потекло с потолка. Я помчался наверх. Дверь мне открыл пьяный молодой мужчина. Он был в синей милицейской рубашке, полосатой тельняшке под рубашкой, длинных трусах и носках. Волосы его были совсем светлые, глаза тоже светлые, даже белёсые, а на лице не видно было никаких эмоций.

– Снизу? – спросил он.

– Да, снизу, – ответил я. – Нас заливает.

– Ну, не сильно заливает, сам не заливай. Всё уже, воду выключил.

– Так может, помощь нужна? Трубу или кран не сорвало?

– Да нет! Хотел ванну принять и уснул, а ванна переполнилась и все дела. Не суетись, сосед. Я приехал – покой закончился, извиняй!

Лицо его при этом было спокойным, голос пьяным, но без нажима. Он не угрожал, не хамил, не пугал и даже не предупреждал… Он констатировал, потому что знал, что говорил.

Не могу припомнить, как его звали. Был он старший лейтенант, женат к моменту нашего знакомства не был. Знаю, кто-то сказал об этом, что он успел повоевать в Афганистане, у него даже были какие-то боевые награды.

Он очень бурно в течение пары дней и ночей отмечал новоселье, но это, что называется, были цветочки. Его квартира почти сразу стала клубом одиноких милицейских сердец… Днём его никогда не было дома. Видимо, утром он уходил на службу и там же где-то обедал и ужинал. Приходил он домой поздно, как правило, не один и, по-моему, всегда пьяный.

Я только один раз побыва л у него в квартире. Когда он нас затопил, зайти к нему мне не удалось. Но когда в одну ночь мы почувствовали сильный запах дыма, я побывал в его жилище. Мы с Леной не спали, я писал чего-то, Лена читала, и вдруг откуда-то потянуло дымом, причём всё сильнее и сильнее. Я выскочил в подъезд. На лестнице и у лифта тоже клубился дым. Он шёл не снизу, а опускался сверху. Я побежал туда, дым там густел. Он явно выползал из двери квартиры участкового. Я звонил к нему и стучал. Звонил и стучал, было тихо. Я уже принимал решение вызывать пожарных, но вдруг услышал кашель и возню. Я усилил стук и звон. Дверь распахнулась, из неё вывалился наш сосед и дым.

Сосед кашлял и тёр глаза. Я заскочил в задымлённое помещение, квартира имела такую же нехитрую планировку, как наша. Я забежал на кухню, ослеплённый дымом, всё же на ощупь нашёл и открыл окно настежь.

На грязной электроплите стояла сковородка, дым валил из неё очень обильно. В сковороде чернели какие-то уголья. В этот момент ко мне присоединился хозяин квартиры, он схватил какую-то тряпку (потом я разглядел, что это полотенце), взял сковородку и просто выкинул её в открытое окно.

Дым стоял повсюду, сосед кашлял, и глаза его слезились. Мы открыли окно и в комнате, зажгли везде свет. Дым быстро рассеивался, входная дверь осталась открытой, дым тянуло в подъезд.

В комнате из мебели был только диван, несколько разных стульев, шкаф с покосившейся дверцей, гитара и телевизор. На кухне был стол, пара табуреток, какой-то шкафчик и раковина, заваленная грязной посудой. На столе и на полу стояли пустые бутылки из-под пива и других напитков. Импровизированные пепельницы и окурки тоже были повсюду. В прихожей на стене была вешалка с шинелью и парой форменных курток. К двери, с внутренней стороны, скотчем был приклеен настенный плакат-календарь. С этого плаката улыбалась девушка в трусиках. У неё была очень большая грудь и милицейская фуражка на голове. Девушка держала руку под козырёк, отдавая честь.

Да, кстати, на диване лежал человек в милицейской форме, в куртке с погонами капитана, шапке, брюках и даже ботинках.

– Дышит, – сказал сосед, подойдя к дивану и прислушавшись. – Спасибо, брат! – добавил он спокойно, благодарности в его голосе не чувствовалось. – Спас. Я-то уснул на кухне. Яичницу с колбасой пожарил, называется. А вот Серёгу было бы жалко, – он пальцем показал на Серёгу, который спал на диване, – у него сегодня сын родился, уже второй. Отметили нормально. Во, бля, как бывает!

Больше я у верхнего соседа в квартире не был.

Заседания клуба одиноких милицейских сердец проходили над нами не каждую ночь, но пару раз в неделю стабильно.