Следы на мне - Страница 15

Но к лету сильно захотелось тишины. Захотелось уюта и спокойствия. Но сверху и снизу и со всех сторон были соседи и звуки их жизнедеятельности. Весной во дворе, в котором не было ни деревца, а только перерытая земля, сильно сдобренная строительным мусором, установили детские железные качели и карусель. Карусель установили плохо, её быстро перекосило, и она не крутилась, но вот качели качались. Этакие небольшие качели с одним маленьким сидением. И постоянно, с утра до вечера, находился хотя бы один упорный ребёнок, который раскачивался на них. А качели скрипели.

В одну сторону они качались с громким скрипом, а в обратную сторону шли с металлическим визгом. Круглый двор и высокие стены подхватывали этот звук и усиливали его многократно. От этих монотонных стона и визга начинали болеть зубы. Через пару недель, после установки качелей, я уже ничего не слышал, кроме их звуков. Я не мог слушать музыку, смотреть телевизор, читать. Ничего. Лена как-то не выдержала, купила машинное масло и смазала качели. Два дня было хорошо, но мы прислушивались, и спокойствие было хрупким. На третий день песня возобновилась, на четвёртый она набрала былую мощь. Мы удивлялись, неужели никому, кроме нас, этот звук не мешает! Короче, мы регулярно смазывали эти качели, пока не привыкли и не плюнули и не стали относиться к этому скрипу, как к погоде.

Ещё с одним источником звука удалось справиться не сразу, но окончательно. Правда, удалось не мне. В мае, как только начало пригревать солнышко, многие стали открывать окна на весь день и закрывать их только к прохладным сумеркам. Помню, в первые же тёплые выходные, в субботу, часов в одиннадцать мы проснулись от громкой музыки со двора. Это был какой-то лихой шансон. Хотелось поспать и понежиться, но это было невозможно, шансон звучал и звучал, потом его сменила не менее лихая отечественная поп-музыка, к тому моменту уже неактуальная. Я открыл окно, звук усилился. Высунувшись наружу, я увидел на пятом этаже, почти напротив наших окон, одно распахнутое и на подоконнике стоящий старый, но большой динамик. Это и был источник музыки. Я помню, что во время моего детства, когда мы жили с родителями в общежитии, так часто делали студенты, приехавшие из деревень и посёлков. Тогда это считалось чуть ли не модным.

Музыка звучала долго, часа три. Потом смолкла. На следующий день, около полудня, снова возобновилась. Репертуар был прежний. Часа два она проникала в нашу жизнь и замолчала. Включилась снова часов в семь вечера. Со двора раздались крики, я подумал, что кто-то возмущается, открыл окно, чтобы присоединиться к голосу возмущения. Музыка стихла.

– Какую-какую поставить? – услышал я крик и увидел в том самом окне с динамиком парня, который кричал вниз. – Какую, не понял?

Во дворе на качелях и на перекошенной карусели сидела компания из трёх парней и трёх девушек.

– Да мою любимую, – крикнула со двора одна из девиц. – Катьке скажи, она знает.

Я закрыл окно, музыка через несколько секунд заиграла с прежней силой.

В следующий уикэнд всё повторилось. Я пошёл разбираться. Подъезд определил, этаж знал, квартиру нашёл по доносившейся из-за двери музыке. Я позвонил, дверь открыла девушка. Девушка была босая, в спортивных штанах и майке. В руках у неё я увидел мокрую тряпку, пол был тоже мокрый. В прихожей на стенах были имитирующие кирпич обои. Музыка звучала невыносимо.

– Толя, это к тебе, – вместо приветствия прокричала она вглубь квартиры.

Явился Толя, здоровый, коротко стриженный парень. Он вышел ко мне и прикрыл дверь. Стало тише.

– Чё хотел? – сразу спросил он. – Музыка не нравится?

– Что вы себе позволяете? – возмущённо и как можно более металлическим голосом сказал я. – Вы не одни здесь…

– Привыкай, земляк, – сказал Толя, вернулся в свою квартиру и захлопнул у меня перед носом дверь.

Музыка звучала ещё пару часов. В воскресенье всё повторилось. Только я уже разбираться не ходил. Я два дня обдумывал простые и сложные, фантастические и более или менее реальные планы борьбы с этим музыкальным террором и варианты мести, от покупки ружья и до приобретения более мощной акустической системы. Ничего толком не придумал. В следующую субботу был дождь, и обошлось без музыки, зато в воскресенье Толя наверстал упущенное. А ещё через неделю, в субботу, музыка поиграла совсем недолго. Она вдруг резко оборвалась и больше не зазвучала никогда. В этот же вечер Коля, сосед из той квартиры, дверь которой была рядом с нашей, рассказал мне, что какой-то мужик из нашего же дома, у которого маленькие дети не могли спать под такую музыку, пошёл, побил Толю сильно и сломал динамик и всю толикову аппаратуру. Я действительно видел потом валяющийся ненавистный динамик под ненавистным окном. А ещё Коля сказал, а у него тоже было двое маленьких детей, что если бы не тот мужик, то он сам бы пошёл и устранил музыку тем же способом. Спасибо тому мужику.

А сосед Коля, его жена и двое детей были самыми тихими и приятными соседями, каких только можно пожелать. Коля работал на грузовике. До вселения в наш дом он работал на стройке нашего дома, тоже на грузовике. Так он зарабатывал себе квартиру. Как только Коля с семейством въехал в свою квартиру, он тут же со стройки уволился и стал работать на грузовике с чистым фургоном. Как много и охотно он нам помогал со своим грузовиком, и не только грузовиком.

Парень Коля был простой, из деревни. Жена его тоже была простая, хоть и городская. Коля выбрался из своей деревни давно, всю жизнь после школы работал водителем. Дети у них были погодки. Девочке, когда мы вселились, исполнилось полтора, а мальчик только-только родился. Коля доволен был и гордился всем: женой и тем, что она городская, детьми и тем, что сам заработал и добился квартиры, работой, своим грузовиком и вообще. Он был очень тихий и неразговорчивый, зато улыбчивый и добрый.