Следы на мне - Страница 36

– Пейзаж, – нехотя ответил я.

– Пейзаж? – передразнил он. – Там жизнь, а не пейзаж. В жизни за окном композиции нет. А в пейзаже композиция есть. Вот ты сними то, в чем композиции нет, так, чтобы композиция получилась.

Запомни, ты не жизнь фотографируешь. Ты делаешь фотографию. И нужно, чтобы фотография была живая. Но она живёт по другим законам. А-а-а! – он махнул рукой. – Да что я бьюсь с тобой. Если ты этого не чувствуешь, значит, я тебе ничего объяснить не смогу.

Он схватил чашку и отпил чай, обжёгся, закашлялся.

– А главное, и самое обидное, что на чужих фотографиях ты всё видишь, вкус-то у тебя есть. А сам? Сам?!

Как фотограф я не состоялся совсем. Но я долго ходил в фотокружок, уже даже не пытаясь фотографировать. Я честно попытался стать юным фотохудожником, но не вышло. Зато у меня появилось моё особое место и особая роль в жизни фотокружка. Я стал там на какое-то время признанным экспертом и критиком. Многие мои приятели по кружку показывали свои фотографии мне, прежде чем показывать их Начальнику. Да и сам Начальник часто со мной советовался, спрашивал моё мнение о том или ином снимке. Иногда мы спорили, и сильно.

Я проводил в кружке очень много времени. Знаю точно, что мой отец пару раз говорил с Начальником по телефону и даже один раз встретился с глазу на глаз. Видимо, родителей беспокоили мои многочасовые и почти ежедневные пропадания вне дома. Отец после встречи с Начальником стал спокойнее и лояльнее относиться к моим «занятиям».

Мы каждую неделю ходили в киноклуб. Там я увидел довольно много хороших фильмов. Какие-то мне категорически были непонятны, а Владимир Лаврентьевич был от них в восторге. Какие-то нравились мне, а ему не нравились вовсе.

– Ну, дядя, и что ты там нашёл? Вот ты объясни мне, – горячился он, – потрудись найти слова и объяснить мне, что ты нашёл в этом фильме. Давай!

И я пытался объяснить. Я впервые старался найти точные слова, которых от меня искренне ждал взрослый и авторитетный (для меня) человек. Я чувствовал, как это сложно, как я устаю от этих разговоров, но я любил эти наши споры. И очень гордился, когда удавалось что-то смутное выразить словами. А Нача льник слушал. Меня в первый ра з так слушали.

Но всё же я не был и никогда не стал для Начальника его товарищем и собратом-фотографом. Фотографии моих приятелей часто участвовали в разных фотовыставках. Иногда эти выставки проходили в других городах, а пару раз конкурсные мероприятия юных фотографов проходили в Москве или Питере. Те, чьи снимки выбирали, на такие выставки ехали вместе с Начальником. Я очень хотел, и завидовал, и ревновал…

– А как ты хотел?! – говорил Начальник, – Таланту к фотографии у тебя нет, а если и есть, то я его в тебе разбудить не могу, – говорил он мне безжалостно, когда я помогал ему отбирать фотографии к очередной выставке. – Вот, смотри! Комаров! – и он показывал мне снимки Серёги Комарова. – Вот! Он всё видит, всё чувствует. Вот он снимет яблоко, а я его запах чувствую. И он так может снять любой мыльницей. А если ему хорошую камеру дать и оптику! Хотя он даже не понимает, что делает. И, скорее всего, пойдёт после школы учиться на шофёра, и пиши пропало. А тебе хоть какую технику дай, ничего не получится. В фотографии не получится! Но запомни, я тебе сразу это говорил. Не теряй времени… Хотя делай что хочешь. Только потом не пожалей…

Начальник сам фотографировал очень хорошо, но очень редко. Он и сам участвовал в конкурсах, и его фотографии попадали иногда в фотожурналы. Редко у него случались творческие припадки, и он работал ночами. Об этом говорили его красные, не выспавшиеся глаза и блеск этих глаз. Но он редко показывал нам свои фотографии. Они были замечательные.

Однажды я летом, когда все кружковцы разъехались на каникулы, заглянул в фотокружок. Заглянул без цели, наудачу. Мне было скучно по-летнему, я слонялся и заглянул на станцию юных техников. Я постучал в дверь без особой надежды, и дверь открыл мне Начальник.

– О-о-о! – сказал он. – Заходи, заходи! Сейчас тебе кое-что покажу.

Очевидно, он недавно закончил работу. Он показал мне ещё мокрые фотографии. Это была серия снимков, на которых я увидел реку весной, во время ледохода. Снимки были потрясающие.

– Вот, ещё весной снимал, всё руки не доходили обработать, – говорил он и мыл руки.

Он мыл руки всегда очень тщательно, долго и очень горячей водой.

– Здорово! Просто здорово! – сказал я.

– Без сопливых скользко! – весело ответил он. – Сам знаю, что неплохо.

Он мыл руки и приговаривал: «Во-о-от они, ручки мои! Вот они, мои золотые!» – сказал он и несколько раз поцеловал свои руки. «Кормилицы мои и поилицы», – бормотал он и тихо смеялся от радости.

Но больше он радовался успехам подопечных. Он мог по нескольку дней провести с кем-нибудь из парней, добиваясь от него совершенного исполнения печати фотографии. В случае достижения результата он просто ликовал. И как же он горевал, когда кто-нибудь портил или царапал перспективную плёнку или негатив.

– Ты что сделал, дядя! – почти кричал он. – Ты же угробил такой кадр! У тебя руки откуда растут, а? Ты же его поцарапал! Всё! Ты же погубил его!

– Да ладно, Владимир Лаврентич! Не ругайтесь! – бубнил юный фотограф. – Это же мой кадр.

– Твой, ты сказал? – отступая на шаг, говорил Начальник. – Твой, да? А я тут на фига бьюсь? Я тут что, пописать пришёл? Твой?! Он не твой! Это был просто хороший кадр! Могла получиться хорошая фотография! Понимаешь?! Хорошая! А хорошая фотография, она не твоя и не моя, она просто – хорошая! А ты её угробил! Твой кадр, главное! – передразнивал он мальчишку.