Следы на мне - Страница 25

– Иди сразу в дворники, – сказала мама.

Следующим было посещение юридического факультета. На этот день открытых дверей пришло много желающих. В основном парней. Все были дорого одеты, держались независимо и осматривали друг друга с ног до головы.

По юрфаку нас не водили. Нас собрали в чистенькой аудитории, к нам пришёл кругленький такой мужчина, лысоватый, с розовыми щеками, в чёрной рубашке, синем галстуке и в блестящем кожаном пиджаке. Он полчаса рассказывал нам о том, какой большой конкурс на юрфак, как на него трудно поступить, как интересно здесь учиться, как необходимы юристы в любых сферах и направлениях человеческой деятельности и что все выпускники-юристы ценятся на вес золота. В конце своего выступления он пожелал нам удачи, но сказал, что рассчитывать стать студентами юридического могут только лучшие из лучших. Мы получили программки, и на этом тот день открытых дверей был закончен. Двери закрылись.

Я послонялся по коридорам юридического факультета, увидел много студентов в кожаных пиджаках и с модными тогда кейсами (дипломатами). Они ходили с очень серьёзными лицами, без тени улыбок на них. На лестничных клетках студенты-юристы курили, громко смеялись и довольно громко и часто матерились. Во всём этом чувствовалась избранность и элитарность.

Мне захотелось поступить на юрфак. Но своё желание я ощущал безответственным, потому что оно сразу ощущалось как несбыточное, неосуществимое. А всегда хочется чего-то такого, неосуществимого.

То есть на юрфаке я крест ставить не стал, а поставил бледненькую галочку.

На историческом факультете мне не понравилось. В зале, где нам рассказывали про историческую науку, висели три портрета. Понятное дело, что это были портреты Маркса, Энгельса и Ленина. Выступал перед нами крупного размера дядька в маловатом ему пиджаке. Пиджак этот был расстёгнут по причине пуза, да и рубашка с трудом была застёгнута на этом человеке. Голос у него звучал богато, громко и раскатисто. Таким голосом можно обращаться к народным массам. Губы и глаза оратора были большие, выпуклые, мокрые и подвижные.

Он рассказал нам много о стране, о сложившейся мировой обстановке, о напряжённой ситуации и о важнейшей роли, которую играет наша страна на мировой арене. Он эффектно закончил свою речь чем-то призывным и пафосным, сорвал наши аплодисменты и ушёл. После него выступал молодой, очень аккуратный преподаватель. Всё у него было аккуратненькое, особенно причёска и сильно наутюженные брюки. Он рассказал о том, что жизнь на историческом факультете самая интересная и весёлая. Что будет масса важных дел от археологических экспедиций до участия в молодёжной политике страны. Он же провёл нас по этажам истфака. Там мы видели на стенах весёлые стенгазеты с рисунками, карикатурами и фотографиями. На фотографиях часто фигурировали люди с гитарами в руках. То эти люди сидели у костра и пели под гитару, то стояли на сцене с гитарами и пели, а то шли с рюкзаками куда-то, но помимо рюкзаков несли ещё и гитары. Подписи под фотографиями гласили: «раскопки там-то…», «выступление команды историков на фестивале «Студенческая весна» такого-то года…» или «экспедиция туда-то…». То есть здесь явно чувствовался культ человека с гитарой. А я на гитаре играть не умел, знал, что уже не научусь, в связи с этим песни под гитару мне не нравились, я в них не верил и понимал, что на историческом факультете у меня нет никаких шансов.

Студенты-историки были двух типов. Много было тех, кто явно умеет на гитарах играть и петь у костра, а студенток было много таких, которые явно любили эти песни слушать и подпевать. Но были и такие, очень аккуратные, как будто готовые занять места и кабинеты разнообразных важных ветвей, партий и организаций.

Среди них я почувствовал себя сильно не в своей тарелке, но поставил мысленно на историческом факультете всё же не крест, а большой знак вопроса.

Про юридический и исторический я родителям решил до поры до времени ничего не говорить.

Оставалось посетить романо-германских и русских филологов. И надо было что-то решать! От этого становилось страшно и даже жутко. Уже стоял март, времени на раздумья практически не осталось.

В марте же я посетил мероприятие, цель которого была завлечь будущих выпускников школ на факультет романо-германской филологии. Я посетил его. Мне понравилось. Это было хорошо организованное мероприятие.

В чистой и светлой аудитории, украшенной английским, немецким, французским флагами и стенгазетами на языках этих стран, собралось много красивых, модно одетых девушек школьного, но, казалось, уже далеко не школьного возраста. Многие были с причёсками, несмотря на холодный март и необходимость носить тёплые головные уборы. Парней, кроме меня, пришло всего два. Один в толстом вязаном свитере и в очках, похожих на две стеклянные пепельницы. А другой был весёлый, и у него были явно осветлённые волосы, что тогда было редким явлением.

Мы все расселись. И нам сразу, вместо вступления, три красивые студентки плохо спели песенку на французском языке. Потом, после наших аплодисментов, перед нами выступила весёлая дама в чём-то подчёркивающем её большой бюст, с яркими бусами на шее и яркими губами на лице. Она говорила про иностранные языки, про то, какой в них открывается волшебный мир. О том, что чтение великих иностранных авторов и чтение иностранных газет – это не то же самое, что чтение всего этого в переводах.

Я слушал невнимательно. Я переживал. Переживал из-за того, что, пока доехал до университета через весь город на автобусе, волосы под шапкой вспотели и выглядели плохо, а ещё из-за того, что на лбу и на носу у меня краснели два шикарных свежих прыща. Я так хотел рассмотреть девчонок, но чувствовал, что все только и делают, что хотят рассмотреть мои прыщи и волосы. Так что я сидел в цветнике, смотрел прямо перед собой, слушал невнимательно, и сердце моё бешено стучало. А ещё я от всего этого потел, как мышь.